История Минфина России в трех портретах

Д. А. Казанцев

Остановимся на трех виднейших главах Министерства финансов России, личности которых помогают яснее понять обстоятельства начала, середины и конца XIX века, в которых развивалось финансовое ведомство, а вместе с ним — и вся страна.

Д. А. Казанцев, кандидат юридических наук, руководитель департамента нормативно­-правового регулирования

В сентябре Министерство финансов России встретило свое 220-летие. Ведомство относится к тем ключевым органам исполнительной власти, которые ведут свою историю от манифеста Александра I от 8 сентября 1802 года об учреждении министерств. И пусть невозможно охватить единым взором все перипетии эволюции финансового ведомства России, но портреты самых знаменитых министров воскрешают в нашей памяти те многообразные вызовы, с которыми приходилось сталкиваться национальным финансам в первый век работы министерства. И опыт предков может порой подсказать нам ответы на вопросы века XXI.

Алексей Васильев

Прославленным основателем Министерства финансов по праву считается Алексей Иванович Васильев^[1] (1802—1807)^[2]. Несмотря на то, что во главе министерства А. И. Васильев прослужил лишь несколько лет, именно его можно назвать не просто первым в череде министров, но и создателем новой отрасли государственного управления.

А. И. Васильев

Финансами империи Васильев начал заниматься еще во II половине XVIII века, в эпоху Екатерины Великой (1762—1796)^[3]. Тогда на эту работу смотрели как на сугубо вспомогательную: каждая коллегия и каждое ведомство самостоятельно вели учет доведенных до них бюджетов, и даже этот разрозненный учет не отличался исправностью. Стоит ли удивляться тому, что и представление о доходах, и представление о расходах были весьма приблизительными и со всеми вытекающими из этого последствиями.

Будучи секретарем князя Александра Алексеевича Вяземского^[4], который в должности генерал-прокурора надзирал в том числе за государственными расходами, Васильев предложил и детально разработал ряд новаторских для своего времени идей. Главной из них была идея централизации учета доходов и расходов, а также централизации контроля за исполнением бюджета. Именно этот принцип позднее лег в основу Министерства финансов.

Для реализации этой идеи уже в правление императора Павла I (1796–1801) будущему министру финансов пришлось немало поработать над улучшением счетоводства, состояние которого в XVIII веке было малоудовлетворительным.

Вопросы учета в то время были не просто данью моде. К концу правления Екатерины государственный бюджет был порядком разбалансирован. Виной тому стали непомерные аппетиты дворянства, прямо или косвенно выливавшиеся в две обременительные статьи расходов — содержание императорского двора и ведение войн. Даже победоносные войны самой своей непрерывностью оказались разорительными для Российской империи. А в сумме две эти статьи съедали больше половины ее бюджета.

Для покрытия бюджетного дефицита Екатерина II повелела выпускать бумажные облигации и использовать их в качестве официального платежного средства наряду с чеканной монетой. Сначала новшество было принято. Но казне требовалось все больше денег, и государство выпускало все больше необеспеченных облигаций. В результате, ожидаемым образом, облигации обесценивались. Отсюда известная нам по сюжетам классической русской литературы разница цен «серебром» и «ассигнациями». Разгонялась инфляция.

Заимствования были не только внутренними, но и внешними. В этом направлении А. И. Васильеву также удалось добиться немалых успехов, выплатив изрядную часть внешнего долга. Но все же главной его заслугой по праву можно считать создание и упорядочение деятельности финансового ведомства как специализированной, профессиональной и ключевой функции государственного управления.

Через три года после смерти первого министра финансов его товарищ (сейчас эту должность называют условным аналогом — заместитель, хотя на деле роль и полномочия товарища министра по Александровским уложениям были куда шире) граф Дмитрий Александрович Гурьев возглавил Министерство финансов (1810–1823). Нельзя сказать, чтобы граф был совершенно не способен к финансовой работе. Но верно означенные цели он зачастую стремился достигать негодными методами: например, стимулирование развития отечественной промышленности он реализовывал через повышение ввозных пошлин на импортные товары при одновременном повышении налоговой нагрузки на собственно отечественные производства. Ожидаемым образом результаты такой политики для восстановления российской экономики после 1812 года были более чем скромными. Граф Д. А. Гурьев запомнился потомкам не достижениями на ниве преобразования государственных финансов, а названной в его честь кашей.

Георг Людвиг Канкрин

Репутация графа Гурьева пережила интересную метаморфозу: он был любим современниками, особенно влиятельными сановниками, но в историю вошел как человек малоспособный, и посмертная критика его деятельности местами даже гиперболизирована. Преемнику графа Гурьева была уготована прямо противоположная судьба. Егор Францевич (Георг Людвиг) Канкрин был не очень-то любим при жизни и работал в условиях постоянной критики, но после смерти и вплоть до 1917 года историки говорили о нем чуть ли не как об образцовом министре финансов, проделавшем большую работу на ниве подготовки империи к развитию во второй половине XIX века.

Е. Ф. Канкрин

Происхождение Е. Ф. Канкрина готовило ему судьбу одного из многих тысяч обрусевших немцев. С ранней юности он работал управленцем средней руки вместе со своим отцом, который после нескольких перипетий окончательно перебрался на русскую службу. Однако после ссоры с родителем молодой Георг Людвиг оказался на периферии успеха, и некоторое время вел более чем скромный образ жизни без каких бы то ни было надежд на карьерные успехи.

Что или кто вернул младшего Канкрина в высший свет — загадка. Сам он упоминает об этом в своих мемуарах вскользь и чрезвычайно туманно. Однако возвращение это произошло как нельзя более вовремя. Россия увязла в наполеоновских войнах, и львиная доля бюджета уходила на содержание армии.

Канкрин стал служить по интендантскому ведомству, и сначала на него смотрели как на обычного иностранца на русской службе. Надо напомнить, что Россия де-факто возглавляла широкую коалицию свободных народов Европы, у каждого из которых были счеты к Наполеону. Когда неизбежность вторжения французов в Россию стала более или менее очевидной, над нестандартным планом будущей войны трудились виднейшие умы того времени — от немецких теоретиков и шотландских практиков до ни много ни мало шведского короля, который и сам до восшествия на престол был наполеоновским маршалом, но со временем разочаровался в бывшем кумире. В такой блистательной плеяде всякому легко затеряться, однако с Канкриным случилось иначе.

Дело в том, что интендантская работа во всех европейских армиях прочно ассоциировалась с воровством. И это даже в мирное время, а уж во время боевых действий хищения становились и вовсе разнузданными. На этом фоне Канкрин был белой вороной. Собственную честность он приписывал той привычке к скромности, которая сформировалась у него в «пору прозябания» после ссоры с отцом. Думается, что на деле все несколько сложнее: вероятно, проницательный ум русского немца быстро просчитал, что и при без того неплохом жалованьи быть честным профессионалом со всех сторон лучше, чем заурядным казнокрадом.

И эта логика себя оправдала: как-то постепенно стало понятно, что Егор Францевич в своем деле — номер один не только в российском, но и в общеевропейском масштабе. С минимально возможными вложениями он сумел обеспечить армию всем необходимым. После войны с удивлением выяснилось, что он не только не вышел за пределы изначально рассчитанного военного бюджета, но и умудрился сэкономить более десятой его части.

Как ни странно, какой-то особой магии в этом не было. Все основывалось на искусстве скрупулезного счетовода, доведенном до совершенства.

Характерен эпизод с расчетами за провиант. Во время Заграничного похода 1813–1815 годов русские не мародерствовали, и русское финансовое ведомство приняло к оплате счета за все съеденное и выпитое солдатами. Перед оплатой Канкрин тщательно проверил все счета. Провел переговоры с союзниками. И в результате общим согласием было признано, что реальной оплате подлежит лишь шестая часть от первоначально заявленной суммы. Словом, свое звание генерал-лейтенанта этот военный казначей получил заслуженно.

Однако главное было впереди. Сменив Гурьева на посту министра финансов в 1823 году, Канкрин начал работу по ликвидации злосчастных ассигнаций, курс которых к серебряному рублю в иные годы не превышал 20 копеек. Через пятнадцать лет ему это удалось. Ассигнации были выведены из обращения, а финансы страны стабилизировались благодаря введению единой денежной системы, известной сегодня как серебряный монометаллизм.

Протекционистские пошлины Е. Ф. Канкрин использовал, но справедливо смотрел на них как на инструмент тончайшей настройки. Иными словами, он вводил пошлины на ввоз промышленных товаров в тех отраслях, где российское производство было слабым, но при этом ровно на таком уровне и на такое время, которые были достаточны для поддержки российских производителей в конкуренции с иностранцами, однако не устраняли последних от конкуренции вовсе. Проще говоря, Канкрин стремился не обеспечить российскому производителю рынок сбыта любой ценой, а создавал условия для того, чтобы при прочих равных качественную российскую продукцию реализовать было проще, чем иностранную. И хотя глобальная индустриализация России в ту пору лишь намечалась, основы ее были заложены совершенно верно.

Нельзя не упомянуть и еще об одной незаслуженно забытой грани трудов Канкрина — о его политике мягкой силы в решении пресловутого крестьянского вопроса. Помещичество, все еще влиятельное в ту пору, демонстрировало чудеса сплоченности и энергичности всякий раз, когда заходила речь о ликвидации крепостной зависимости. Однако во всем остальном это сословие являло несомненные признаки деградации: имущество, в том числе и деревни, проигрывалось в карты и закладывалось за долги. В результате в казну постепенно возвращалось все больше бывших помещичьих земель. И пусть до 1861 года было еще далеко, да и сам Канкрин до него не дожил, но год за годом, почти незаметно, Россия превращалась из страны несвободного большинства в страну свободного большинства. Не умаляя заслуг Александра II, следует сказать, что ему оставалось освободить лишь тех оставшихся помещичьих крестьян, которые по каким-то причинам до того не успели перейти в разряд государственных естественным образом.

Сергей Витте

Последователями Е. Ф. Канкрина называли себя многие талантливые финансисты второй половины XIX века. Среди них особо стоит упомянуть Ивана Алексе­евича Вышнеградского, талантливого ученого-механика, который в течение пяти лет возглавлял Министерство финансов (1887–1892). Развивая достижения Канкрина, он немало сделал для подготовки следующего шага в деле создания международно конвертируемого рубля и замены серебряного стандарта золотым. Однако в распоряжении казны в то время было недостаточно золотого металла, и судьбоносная реформа была реализована еще одним последователем Е. Ф. Канкрина — Сергеем Юльевичем Витте (1892–1903).

С. Ю. Витте

Будущий граф Витте рано проявил себя как финансовый гений со скверным характером. Он легко наживал себе недоброжелателей и со всей энергией отвечал им взаимностью. Записки современников о Витте, да и записки его самого о выдающихся современниках, на которых столь щедр был рубеж XIX и XX веков, слишком часто наполнены желчью.

Вероятно, сквозь эту призму стоит трактовать и репутацию С. Ю. Витте как корыстолюбца. Не отличаясь той несомненной чистоплотностью, которая осталась в памяти потомков основой репутации Е. Ф. Канкрина, Витте, по всей видимости, все же не был прямым казнокрадом. Точнее будет сказать, что он знал себе цену — и не стеснялся требовать оплаты со всякого, кто прибегал к его услугам, вплоть до императора Александра III (1881–1894). И, удивительным образом, даже самодержец согласился платить талантливому финансисту щедрые «бонусы» из личной казны.

А платить, в общем и целом, было за что. Введение золотого рубля было главной, но не единственной заслугой Витте. С той же энергией занимался он, например, развитием железных дорог. В этом деле он имел влиятельного августейшего союзника: император Николай II (1894–1917) вообще был охочим до введения в русский обиход технических новшеств — будь то железные дороги или самолеты, автомобили или трактора. При введении золотого рубля молодой император тоже прямо протаскивал идеи С. Ю. Витте, преодолевая сопротивление сырьевиков (которые, понятным образом, выигрывали от слабости национальной валюты). Пожалуй, верна оценка, согласно которой золотой рубль — это детище Николая Романова в той же степени, что и Сергея Витте.

Но вот рассорились эти двое совсем по другой причине — по вопросу основ политического управления. Общество требовало от государства конституции и парламента. Кризис 1905 года, едва-едва не вылившийся в полномасштабную гражданскую войну, со всей очевидностью показал неизбежность этих преобразований. Витте, долго и изощренно лавировавший между противоборствующими сторонами, в конце концов положил императору на подпись проекты декларации прав человека и конституции, предусматривавшей созыв постоянно действующего парламента. Император подписал. Но так никогда и не простил этого Витте.

Однако до того Сергей Юльевич успел отметиться в решении проблемы, которая и стала катализатором общенационального кризиса: с именем Витте связывают подписание мира между Россией и Японией. Япония после реформ Мейдзи^[5] совершила мощнейший рывок в развитии, и на рубеже XIX и XX веков претендовала на место в узком кругу великих держав. Российская империя, прочно обо­сновавшаяся в этом кругу если не в роли лидера, то уж по крайней мере в роли одного из претендентов на лидерство, по привычке смотрела на Японию как на очередную страну в очереди на российский протекторат. Вот склонится Корея перед русским скипетром — а там придет черед и Страны восходящего солнца.

В Корее интересы двух империй столкнулись впервые. И чем дальше, тем очевиднее становились контуры будущей войны. Для Японии победа над таким противником, как Российская империя, гарантировала международное признание в качестве современной и могущественной державы. Сосредоточив все силы против относительно немногочисленного гарнизона крепости Порт-Артур, располагавшейся на самой границе русского влияния, японская армия сумела-таки добиться победы (правда, победа эта стоила японской армии потерь, почти десятикратно превышавших потери русского гарнизона). Тихоокеанский флот, в который о ту пору Россия всерьез не вкладывалась, тоже был уничтожен.

Ситуация зашла в тупик: ни одна из сторон не хотела просить мира. Японцы считали себя победителями, а русские заявляли о возможности продолжения войны до победы над Японией. И это не было блефом — если бы не революционные события 1905 года. В результате мира попросил американский президент Теодор Рузвельт, для которого лавры миротворца в этом конфликте стали самым весомым вкладом в копилку не только личного авторитета, но и авторитета своего клана.

Переговоры о мире в Портсмуте

На переговорах японцы выдвинули смелые требования, вплоть до передачи им Владивостока. Рузвельт надавил на Витте. Тот, следуя августейшим инструкциям, согласился только на передачу почти необитаемого Сахалина, да и то лишь в южной части, и вывод российской армии из Маньчжурии (дело в конце концов тоже ограничилось только южной частью). Затребованная контрибуция была сокращена во много раз и в официальных документах проведена как компенсация за содержание пленных русских солдат. Тогда Рузвельт надавил на японскую сторону, и та поддалась. В Токио, кстати сказать, подписанный мир сочли никакой не победой, а предательством национальных интересов: протесты против такого мира вылились в массовые волнения, в ходе которых погибли 16 человек.

Со стороны России договор был подписан Сергеем Юльевичем Витте и Романом Романовичем Розеном^[6], а со стороны Японии — Дзютара Комура^[7] и Когоро Такахира^[8].

А Витте получил графский титул и самую что ни на есть почетную отставку. Впрочем, уход личности тогда не означал отказа от ее идей: почти все наработки Витте, к его немалой ревности, были реализованы Петром Столыпиным^[9]. Порядок, наведенный в финансах, стал необходимым фактором и твердой основой для развития государства и общества, помешать которому смогла лишь Первая мировая война.

Однако катастрофа 1914 года не должна заслонять от нас главного: без высочайшего профессионализма в деле управления финансами, соединенного равно с прагматизмом и тонким чувствованием действительных потребностей обывателя, невозможно надеяться на будущее государства. Ведь не теряет с веками ценности афоризм Егора Францевича Канкрина: «Благосостояние каждого гражданина в отдельности, а не общий объем государственных доходов надлежит считать первейшей задачей финансового управления».

^[1] См. статью «Первый министр финансов Российской империи», журнал «Бюджетный учет» № 3/2022. С. 70–77.

^[4] Князь Александр Алексеевич Вяземский (1727–1793) — один из доверенных сановников императрицы Екатерины II, в качестве генерал-прокурора Сената следивший за расходованием казенных средств и имевший репутацию неподкупного.

^[5] Мэйдзи — девиз правления императора Муцухито; период в истории Японии с 23 октября 1868 года по 30 июля 1912 года. Эта эпоха охватывает время, в течение которого японский народ перешёл от самоизолированного феодального общества, находящего под угрозой колонизации европейскими державами, к новой парадигме современного индустриального национального государства, претендовавшего на статус великой державы и развивавшегося под влиянием западных научных, технологических, философских, политических, правовых и эстетических идей. В результате такого массового принятия радикально новых идей Япония сильно изменилась, нововведения затронули ее социальную структуру, внутреннюю политику, экономику, военные и международные отношения.

^[6] Барон Роман Романович Розен (1847–1921) — русский дипломат, тайный советник, гофмейстер императорского двора.

^[7] Маркиз Дзютара Комура (1855–1911) — японский государственный деятель, министр иностранных дел.

^[8] Барон Такахира Когоро (1854–1926) — японский дипломат.

^[9] Петр Аркадьевич Столыпин (1862–1911) — русский государственный деятель; статс-секретарь Его Императорского Величества (1908); действительный статский советник (1904); гофмейстер (1906); гродненский (1902–1903) и саратовский (1903–1906) губернатор; министр внутренних дел и председатель Совета министров (1906–1911); член Государственного совета (1907–1911).