Становление фабричного законодательства в России: от истории к современности

Современную жизнь сложно представить без трудовых отношений, регулируемых договором и базирующихся на нормах трудового права. Однако так было далеко не всегда. Первые шаги в долгом и сложном процессе формирования цивилизованных трудовых отношений наши предки сделали почти полтора столетия назад. И именно летом мы можем вспомнить сразу несколько важных вех на этом пути.

Д. В. Казанцев, кандидат юридических наук, член Совета ТПП России по развитию системы закупок

Неочевидная необходимость

Фабричное законодательство, регулирующее взаимодействие между работником и работодателем — и в первую очередь продолжительность и условия труда, — возникло как следствие индустриализации и одновременно как противодействие ее обратной стороне. И эта обратная сторона была довольно мрачной.

В XIX веке по всей Европе — сначала в Англии и во Франции, затем в Германии и в России — открываются заводы и фабрики. На них производились товары, востребованные средним классом, который как раз в то время стремительно увеличивал свою численность и влияние во всех странах. Начиналась индустриализация, как правило, с фабричного производства одежды и продуктов питания, а ее вершиной уже в начале XX века становилось производство электроприборов, автомобилей и огромных судов с невиданным до того уровнем комфорта.

Вот только все это фантастическое по своей скорости и результатам развитие передового человечества строилось не только на стремительном развитии науки и техники, но и на ничем не регламентированных условиях труда тех самых рабочих, которые и производили все это новое продуктовое изобилие.

Поначалу никто и не думал о том, что нужно вмешиваться в отношения между фабрикой и работником. Казалось, что эти отношения вполне укладываются в рамки принципа свободы договора: работник продает свой труд — работодатель его оплачивает. И если они сошлись в цене, то какие еще могут быть вопросы?

Вот только практика, как водится, оказалась сложнее самой замечательной теории. Быстро выяснилось, что оплата труда — это еще не все. Работники трудились по 10–12 часов каждую смену, быстро теряя здоровье. Рабочими местами служили ангары с плохим освещением и посредственной вентиляцией. Случаи травм или даже гибели рабочих были обыденностью промышленного производства. Да и в том, что касается уровня оплаты труда, владельцам крупнейших производств удалось очень быстро договориться между собой. Особенно в условиях «дикого капитализма» середины XIX века.

Практика производства в те годы безнадежно опережала по своему развитию теорию производства. Первые идеи о том, что отпуска, больничные, обеденные перерывы и восьмичасовой рабочий день выгодны работодателю не меньше, чем работнику, тогда казались вздором. Да ведь они и в самом деле противоречили интуитивной логике! И нужны были усилия государства для того, чтобы заставить фабриканта ввести «поблажки» для работников.

Едва ли не первым на континенте системные усилия по части регулирования трудовых и смежных с ними социальных отношений предпринял «железный канцлер» Бисмарк. Пользуясь авторитарным стилем государственного управления в молодой Германской империи, он принудил работодателей ввести те базовые гарантии для работников, которые несколько десятилетий спустя обеспечили успех немецкой промышленности, а по большому счету в существенно развитом виде работают и по сей день.

Альтернативой такой политике становились рабочие волнения, порой перерастающие в революционные выступления. Хотя профсоюзы формально были запрещены, но без государственного регулирования фабричного труда условия на производствах оставались до такой степени невыносимыми, что работники находили варианты для самоорганизации.

Все эти проблемы, разумеется, не обошли стороной и Россию, пусть и два десятилетия спустя. К излету XIX века стремительное развитие отечественного промышленного производства имело своим следствием не только развитие экономики, но и столь же стремительный рост социального напряжения. Беднейшие крестьяне, которые уже не могли выдерживать конкуренции со своими более успешными соседями, массово шли «в отход» на городские производства, а потом и вовсе переселялись поближе к фабрикам. Но и здесь они находили не вожделенные «городские» деньги, а изнурительный труд и потерю здоровья.

Даже чрезвычайно инертное и консервативное царское правительство, пусть и не сразу, но смогло понять: одними лишь разгонами рабочих стачек этот вопрос не решить. И так уж вышло, что ключевые новеллы, посвященные регулированию условий труда, всякий раз принимались именно летом.

От указов к кодификации

Отдельные нормы, посвященные регулированию трудовых отношений, можно отыскать еще в законодательстве Екатерины II и Николая I (например, Высочайше утвержденное 7 августа 1845 года положение Комитета министров «О воспрещении фабрикантам назначать в ночные работы малолетних менее 12 лет»).

Однако эти нормы были сугубо фрагментарными, нередко де-факто игнорировались, а к началу эпохи индустриализации и вовсе имели мало практического значения. Вопросы регулирования трудовых отношений в России, применимого для индустриальной эпохи, обсуждались в среде теоретиков и даже в государственных комиссиях еще в середине XIX века, за десятилетия до начала интенсивного промышленного развития. Но за отсутствием острой угрозы социальных протестов в то время они не вызвали интереса у правительства.

Первым в России документом, положившим начало формированию современного трудового законодательства, можно считать указ 1882 года «О малолетних, работающих на заводах, фабриках и мануфактурах», изданный с подачи тогдашнего министра финансов Н. X. Бунге. Этот документ был издан 1 июня 1882 года, однако по ходатайству московских фабрикантов вступил в силу лишь 1 мая 1884 года. Он устанавливал запрет на работу детей до 12 лет — увы, традиции и насущные потребности вчерашних крестьян подразумевали полноценный и часто тяжелый труд сразу после выхода из детского возраста.

Для подростков возрастом от 12 до 15 лет этим же указом привлечение к фабричному труду допускалось, но не более восьми часов в день, не более четырех часов без перерыва, без привлечения к работе в ночную смену и в воскресный день. Теоретическое обо­снование всех базовых параметров труда было сформулировано еще в те далекие годы. Идею «трех 8» («восемь часов труда, восемь часов отдыха и восемь часов сна») вообще относят к 1817 году. Однако до практического воплощения этим идеям нужно было пройти еще очень долгий путь.

Не менее значимым можно назвать запрет на применение труда подростков младше 15 лет во вредных производствах (а таких производств было предостаточно). Еще важнее то, что владельцы предприятий должны были предоставлять возможность подросткам, не имевшим хотя бы одного класса образования, посещать школы не менее трех часов в день или 18 часов неделю. До императорского указа о всеобщем образовании оставалось еще два десятка лет, и в городах было куда больше возможностей получить по крайней мере азы грамотности, чем на селе. А грамотность в те годы уже стала важным конкурентным преимуществом.

Этот подход получил свое развитие в узаконении от 12 июня 1884 года, посвященном школьному обучению детей. Следующим же шагом в развитии собственно фабричного законодательства стал закон от 3 июня 1885 года «О воспрещении ночной работы несовершеннолетним и женщинам на фабриках, заводах и мануфактурах». Его нормы запрещали посылать в ночные смены уже подростков не до 15, а до 17 лет, а также женщин независимо от возраста. Однако, в отличие от узаконений 1882 года, закон 1885 года имел ограниченную область действия по отраслям промышленности. Изначально он распространялся только на хлопчатобумажные, полотняные и шерстяные фабрики, затем — на вредные работы в фарфоровом и спичечном производствах, а после, наконец, на все текстильное производство. Хотя Россия уже в общем и целом прошла базовую стадию индустриализации и по стране открывались фабрики самых разных направлений, но текстильное производство как старейшая сфера применения мануфактур все еще оставалась едва ли не самой массовой.

Первым действительно универсальным актом трудового законодательства стал закон от 3 июня 1886 года, принятие которого было обусловлено необходимостью защиты прав рабочих (и прекращения рабочих волнений) в условиях глубокого экономического кризиса, в который страна погрузилась вскоре после прихода к власти Александра III. Нормами этого документа вводились такие базовые институты, как трудовая книжка, фактическое заключение трудового договора, обязательная оплата труда деньгами (а не, например, натуральными продуктами) и т. д.

Сегодня не так-то просто осознать то, насколько важным было обуздание промышленников в вопросах штрафов, назначаемых работнику за каждую настоящую и мнимую провинность. По новым правилам, установленным в 1886 году, с рабочих разрешалось взыскивать штрафы только «за неисправную работу», «за прогул» и «за нарушение порядка», разъяснялась сущность этих поводов, а главное предусматривалось, что общая сумма штрафов к расчету не могла превышать трети заработка рабочего. Примечательна и следующая мера, представлявшая собой не прямой запрет, а инструмент демотивации: запрещался перевод в доход компании денег, взысканных с рабочих в виде штрафов. Вместо этого работодатель обязан был формировать из этих средств обособленный «штрафной капитал», который можно было расходовать только на пособия рабочим. Наконец, устанавливалась ответственность фабрикантов за нарушение норм фабричного законодательства.

Следующим шагом 2 июня 1897 года стало долгожданное нормирование рабочего дня и рабочей недели. Формально законом «О продолжительности и распределении рабочего времени в заведениях фабрично-заводской промышленности» было введено ограничение рабочего времени 11,5 часа для мужчин. Для женщин и детей, а также для работы мужчин в ночное время и перед праздниками было установлено ограничение рабочего дня в 10 часов.

Всего праздников было 14 (с 1900 года — 17). В дополнение к праздникам нерабочим днем каждой недели стало воскресенье.

Имелось немало опасений по поводу того, что установление новых ограничений станет непреодолимым препятствием на пути развития отечественных производств, а обязательства перед работниками разорят промышленников. Однако на деле все вышло ровно наоборот: только после вступления в действие фабричных законов и принятия в качестве нормальных правил их предписаний началась эпоха, которую в полной мере можно назвать эпохой ускоренного индустриального развития. И хотя условия труда рабочих все еще требовали качественного улучшения, а уровень оплаты труда в России все еще был в несколько раз ниже, чем в Великобритании или Северо-Американских Соединенных Штатах (САСШ)^[1], но ситуация постепенно начала выправляться. Впрочем, разрыв в размере зарплат так, к сожалению, и не был преодолен. А восьмичасовой рабочий день так и не стал нормой до самого 1917 года.

О нормальной продолжительности рабочего дня ниже стоит сказать особо, а пока вспомним о еще двух летних узаконениях уже XX века. Второго июня 1903 года были приняты «Правила о вознаграждении потерпевших вследствие несчастных случаев рабочих и служащих, а равно членов их семейств, в предприятиях фабрично-заводской, горной и горнозаводской промышленности», фактически вводившие в стране обязательное страхование от несчастных случаев на производстве, а 23 июня 1912 года был подписан закон «О страховании рабочих на случаи болезни и о страховании рабочих от несчастных случаев», вводивший универсальные правила для страхования на случай утраты трудоспособности.

Закон 1912 года фактически кодифицировал узаконения и проекты в области социального страхования. Несложно заметить, что за образец были взяты законы того самого Бисмарка. В России они были введены в редуцированном виде, но на дебатах в Думе обсуждалась не только возможность, но и необходимость поэтапного развития законодательства о страховании рабочих.

По закону 1912 года рабочий получал, наконец, право на бесплатную медицинскую помощь, на пособие по болезни (независимо от того, имело ли заболевание производственный характер), а также по беременности и родам. Пособие, как и сегодня, выплачивалось по страховому принципу, то есть за счет невозвращаемых взносов. Правда, страховые компании были не государственными, а формировались на каждом предприятии под названием больничных касс. Финансировались и управлялись больничные кассы совместно работниками и работодателями.

Ключевым недостатком этой системы было отсутствие всеобщего пенсионного страхования, которое появится только в СССР, да и то далеко не сразу, а лишь к 1965 году (ключевым шагом на пути к этому достижению стал Закон СССР «О государственных пенсиях», принятый 14 июля 1956 года). До того и в России, и в Советском Союзе пенсии оставались своего рода привилегией для отдельных профессий.

Права человека

Отметим, что в начале XX века 11,5-часовой рабочий день при шестидневной рабочей неделе, установленный в России законом 1897 года, отнюдь не выглядел прорывным достижением. С другой стороны, в то время более совершенное регулирования по части рабочего времени существовало только в Швейцарии и Австро-Венгерской империи. В остальных великих державах продолжительность рабочего дня составляла либо 12 часов, либо не ограничивалась вовсе.

Отчего так? Ведь Германия была признанным лидером по части фабричного законодательства на континенте, а САСШ — мировым лидером по части условий труда рабочих. Дело в том, что к началу XX века промышленники ведущих отраслей наконец-то стали системно знакомиться с теорией производства и мало-помалу понимать тот факт, что ограничение продолжительности рабочего дня — это не только гуманно, но и выгодно. Короткий рабочий день дает больше производительности труда на каждую затраченную единицу эксплуатации производственного пространства. Фабриканты — пусть и не сразу, а после долгих подсчетов — на собственном опыте и с немалым удивлением поняли: 12 часов не лучше 8. При 12-часовом рабочем дне производство несет в полтора раза больше текущих издержек на эксплуатацию помещений и оборудования, не говоря уже про расходы на освещение.Вот только продукции в полтора раза больше не получится, как ни бейся.

Параллельно с этим, по мере возникновения наукоемких и высокоточных производств, стала формироваться производственная элита. Эти образованные и высококвалифицированные работники получали в разы больше своих неквалифицированных сослуживцев и по части рабочего дня могли требовать себе условия получше. Параллельно с архаичной логикой о «стоящей за забором очереди» из потенциальных наемных рабочих возникала конкуренция между фабриками за высококвалифицированных специалистов, без которых невозможно было собрать ни радио, ни грузовик, ни тем более самолет.

На практике это приводило ко все большему разрыву между максимальным и реальным рабочим днем. Работать «по старинке» 11 часов ежедневно становилось уделом аутсайдеров промышленности. На успешных инновационных предприятиях к 1914 году нормальная продолжительность рабочего дня составляла от 9 до 10 часов.

В этих условиях требования о восьмичасовом рабочем дне были не столько обещанием светлого будущего, сколько констатацией объективных социально-экономических достижений. Формально всеобщий восьмичасовой рабочий день был введен одним из первых декретов советской власти. В 30-е годы проводились даже массовые эксперименты по введению семичасового рабочего дня. Однако в то же самое время у самой многочисленной группы трудящихся — колхозных крестьян — продолжительность рабочего дня, как и продолжительность рабочей недели, была фактически ненормированной. Говорить о всеобщем восьмичасовом рабочем дне при шестидневной рабочей неделе уместно лишь начиная с 1956 года.

Вместе с тем, идея постепенного сокращения нормальной продолжительности рабочего дня не утратила своей актуальности по сей день и апробируется не только в теории, но и на практике. Тем более что даже в XXI веке не все страны могут похвастаться фактической реализацией принципа «8 часов работы, 8 часов отдыха, 8 часов сна». Меж тем, как показал опыт наших предков, и ограничение продолжительности рабочего времени, и комфортные условия труда являются в конечном счете фактором повышения производительности труда даже в тех отраслях, в которых, казалось бы, все средства для такого повышения уже исчерпаны.

Однако развитие трудовых отношений невозможно лишь в формате саморегулирования или «социального партнерства». Нормативное, государственное регулирование задает и рамки, и вектор взаимодействия работников и работодателей. Наконец, универсальный характер трудовых прав невозможен без контроля за их соблюдением, а контроль — без развитого института трудовых инспекций, причем инспекций компетентных, деятельных и обладающих необходимыми властными полномочиями. Не случайно институт трудовых инспекций начал развиваться в нашей стране еще в 1882 году, одновременно с принятием первого из перечисленных выше законов.

Необходимость вмешательства в трудовые отношения тогда еще не всем была очевидна. И в самом деле, фундаментальным является принцип, согласно которому подлинная законность и подлинные правовые отношения возможны только между формально равными субъектами. Но случаются и исключения, при которых в силу самой сути отношений фактическое неравенство их субъектов оказывается столь значительным, что формальное равенство становится фикцией. Таким образом, по умолчанию невозможен диалог «на равных» между работником и работодателем. Одна из этих сторон нуждается в поддержке со стороны государства, и не для того, чтобы получить привилегию, а именно для того, чтобы могло быть обеспечено формальное равенство сторон.

Трудовые права не принято относить к базовым правам человека — таким, например, как право на жизнь, свободу и собственность. Трудовые права исторически возникли позднее прав политических и потому относятся к правам третьего поколения (а, например, права на благоприятную окружающую среду и вовсе принято относить к правам четвертого поколения). Не стоит думать, что трудовые права являются второстепенными, а тем более факультативными по отношению к базовым правам человека и гражданина.

Трудовые права являются своего рода социальной надстройкой над политико-правовым базисом. Подлинное обеспечение достойных условий труда без уважения к правам человека и гражданина, как правило, невозможно. Но и сами по себе права человека без достойных условий труда во многом бессмысленны. Три поколения прав не конкурируют между собой, а взаимно обогащаются, наполняя друг друга подлинным смыслом.

Вот почему и успехи, и достижения наших далеких предков на нелегком пути созидания фабричного законодательства актуальны для нас и сегодня. Ведь развивать их теоретические и законодательные постулаты необходимо и в XXI веке. И это развитие важно осознавать не как «поблажку» или стимулирование «иждивенчества», а как один из ключевых факторов социального и экономического развития в среднесрочной и долгосрочной перспективе.

---

^[1] До первой трети XX века в русском языке употреблялось название «Северо-Американские Соединенные Штаты».